Речь по делу Мироновича
Адвокат Карабчевский Н. П.
Это доказывало бы, по крайней мере, его стремление всесторонне обследовать дело.
Когда лозунг обвинения: «Миронович и никто другой» получил свое авторитетное одобрение, показание Ипатова охотно было забыто. Оно оказывалось лишним, ненужным. Миронович был налицо и содержался в доме предварительного заключения. Этого было довольно!
Но вот появилась неизвестная дотоле Семенова с своей «повинной» к приставу Иордану. Следствие вместо того, чтобы хотя с запоздалой тревогой вспомнить об ипатовской женщине «еврейского типа» и поискать ее в чертах Семеновой, боясь раскаяться в своей собственной преступной поспешности, стало упорствовать в своих первоначальных заблуждениях. До известной степени это понятно и психологически объяснимо. Но вместе с тем, как это грустно. Семенова принимается так, как будто наносит вражеский удар предварительному следствию. Немудрено. Все было налажено, все было готово и вдруг... Семенова. Если она, то где же орлиная прозорливость окинувшего оком место преступления и разом угадавшего преступника? Если она, то получается лишь нечто оплошное, близорукое и уж во всяком случае совсем не орлиное. Очень трудно оторваться от «нас возвышающего обмана». На Семенову стали смотреть, как на лицо, «явившееся тормозить правосудие».
Освоившись с такой точкой зрения, сама Семенова, и в особенности оговоренный ею Безак, очень скоро поняли всю выгодность подобного положения. Лишь на первых порах Семенова была правдива и искренна настолько, насколько натура, характеризованная экспертами в качестве психопатической, может быть искренной. Она была искренна и в силу ненависти своей к Безаку, и в силу безысходности своего душевного состояния, в котором ей казалось терять больше нечего.
Семенова в сущности существо больное и жалкое. Не сведи ее любовная связь с Безаком, человеком жестким, решительным и энергичным, она, вероятно, довольствовалась бы мелкими кражами, которые ей довольно счастливо сходили с рук, и никогда не сделалась бы убийцей. Но «более сильная воля», говоря словами экспертов, легко поработила ее безразличную к вопросам нравственности, «психопатическую» натуру, и она почти «с легким сердцем» стала убийцей.
Когда я перечитывал первое показание Семеновой, записанное ею собственноручно в несколько приемов, я был потрясен всей правдой кровавого события. Так пишут только пережившие событие или гениальные художники. Семенова далеко не художница; когда она что-либо измышляет, измышления не блещут ни оригинальностью, ни интересом. Зато, когда с беззастенчивостью психопатки, которой «ничего не стыдно и никого не жаль», она рассказывает о себе всю правду, ее можно заслушаться.
Правдиво и было ее первое показание, где она с мельчайшими подробностями рассказала, как вкралась в доверие Сарры, как уговорила ее пустить за собой в квартиру, как ударила ее по голове, как душила платком, как после осторожно выкрадывала вещи из витрины, как повезла их в Финляндскую гостиницу к Безаку. Женщина, которую видел свидетель Ипатов на лестнице, и была она. Своим вкрадчивым, мелодичным голосом она усыпила подозрительность умной девочки, она разжалобила ее рассказами о своей нужде, и та сдалась на просьбу, соглашаясь принять от нее заклад, хотя касса и была уже закрыта для публики.