Речь по делу Мироновича

Адвокат Карабчевский Н. П.

Это доказывало бы, по крайней мере, его стре­мление всесторонне обследовать дело.

Когда лозунг обвинения: «Миронович и никто другой» полу­чил свое авторитетное одобрение, показание Ипатова охотно было забыто. Оно оказывалось лишним, ненужным. Миронович был на­лицо и содержался в доме предварительного заключения. Этого было довольно!

Но вот появилась неизвестная дотоле Семенова с своей «по­винной» к приставу Иордану. Следствие вместо того, чтобы хотя с запоздалой тревогой вспомнить об ипатовской женщине «еврей­ского типа» и поискать ее в чертах Семеновой, боясь раскаяться в своей собственной преступной поспешности, стало упорствовать в своих первоначальных заблуждениях. До известной степени это понятно и психологически объяснимо. Но вместе с тем, как это грустно. Семенова принимается так, как будто наносит вражеский удар предварительному следствию. Немудрено. Все было налажено, все было готово и вдруг... Семенова. Если она, то где же орлиная прозорливость окинувшего оком место преступления и разом уга­давшего преступника? Если она, то получается лишь нечто оплош­ное, близорукое и уж во всяком случае совсем не орлиное. Очень трудно оторваться от «нас возвышающего обмана». На Семенову стали смотреть, как на лицо, «явившееся тормозить правосудие».

Освоившись с такой точкой зрения, сама Семенова, и в осо­бенности оговоренный ею Безак, очень скоро поняли всю выгод­ность подобного положения. Лишь на первых порах Семенова была правдива и искренна настолько, насколько натура, характеризован­ная экспертами в качестве психопатической, может быть искренной. Она была искренна и в силу ненависти своей к Безаку, и в силу безысходности своего душевного состояния, в котором ей казалось терять больше нечего.

Семенова в сущности существо больное и жалкое. Не сведи ее любовная связь с Безаком, человеком жестким, решительным и энергичным, она, вероятно, довольствовалась бы мелкими кража­ми, которые ей довольно счастливо сходили с рук, и никогда не сде­лалась бы убийцей. Но «более сильная воля», говоря словами экспертов, легко поработила ее безразличную к вопросам нравствен­ности, «психопатическую» натуру, и она почти «с легким сердцем» стала убийцей.

Когда я перечитывал первое показание Семеновой, записанное ею собственноручно в несколько приемов, я был потрясен всей прав­дой кровавого события. Так пишут только пережившие событие или гениальные художники. Семенова далеко не художница; когда она что-либо измышляет, измышления не блещут ни оригинально­стью, ни интересом. Зато, когда с беззастенчивостью психопатки, которой «ничего не стыдно и никого не жаль», она рассказывает о себе всю правду, ее можно заслушаться.

Правдиво и было ее первое показание, где она с мельчайшими подробностями рассказала, как вкралась в доверие Сарры, как уго­ворила ее пустить за собой в квартиру, как ударила ее по голове, как душила платком, как после осторожно выкрадывала вещи из витрины, как повезла их в Финляндскую гостиницу к Безаку. Жен­щина, которую видел свидетель Ипатов на лестнице, и была она. Своим вкрадчивым, мелодичным голосом она усыпила подозритель­ность умной девочки, она разжалобила ее рассказами о своей нуж­де, и та сдалась на просьбу, соглашаясь принять от нее заклад, хотя касса и была уже закрыта для публики.