Речь по делу Богачева

Адвокат Андреевский С. А.

Но есть еще одна смешная подробность, которую возводят в серьезную мораль. Впервые брачные дни с женой случилась болезнь, которая приписывалась любовному усердию мужа. И вот на этом обыденном приключении сооружается чучело «зверской страсти». Позвали докторов. Явилась женщина-врач и врач-мужчина; в качестве последнего фигурировал опытнейший акушер и разумнейший человек И. М. Тарновский, который прямо и откровенно сказал, что болезнь молодой дамы ничему определенному приписать нельзя. Но теща... о, удивительная мать! поторопилась рассказать едва знакомому ей приятелю Богачева, что муж досаждает своими ласками больной жене. Молодой слушатель этих неожиданных признаний очень резонно ответил матери, что излишек мужниной любви еще небольшое горе. Но не видите ли вы, господа присяжные заседатели, в этой тещиной болтовне ясной улики в том, что она никоим образом не ожидала от брака своей дочери настоящей семейной жизни? Иначе разве бы она осмелилась говорить об этом? И будь еще ее дочь несовершеннолетней девственницей, на которую бы вдруг обрушились грубые инстинкты невоздержанного супруга? А ведь в двадцать четыре года, после любовника — такая нетерпимость и хрупкость!.. Можно ли с какой бы то ни было точки зрения винить Богачева? Почему он знал, что жена действительно нездорова? Ведь это на лице не написано и никакому контролю не поддается; эти уклонения легко было принять за кокетство, за испытание любви, за игру в стыдливость, мало ли за что... Но уж если дочь пересказывает это матери, а мать об этом трубит, то, значит, что прочная привязанность никогда не входила в их расчеты, что это был не брак, а продажа на срок... Поэтому из опасения, чтобы союз этот не укрепился, — тотчас же торопятся оглашать малейшие случаи взаимного недовольства — даже такого недовольства, которое могло исходить только от женщины, явно продавшейся с отвращением, недо­вольства, о котором во всяком другом случае было бы стыдно заикнуться.

Как бы там ни было, цель была достигнута: через четыре месяца Богачев, давший Луизе Кошанской свое имя, истративший на нее все, что имел, был окончательно удален от жены и совсем заброшен. Он потерял свое место в редакции и задолжал около 1000 рублей. Он был более не нужен. Теща с дочерьми удалилась из его квартиры и предоставила ему просторное одиночество в помещении, за которое он уже не был в состоянии платить.

Впрочем, Богачев еще надеялся, что, если бы удалось вырвать дочь из когтей матери, то из нее со временем, быть может, вышла бы порядочная жена. По его жалобе началось в Комиссии прошений дело с характерным заглавием на обложке — «Об ограждении жены от матери». Было произведено, по горячим следам, всестороннее дознание о причине супружеских раздоров, и это дознание пришло к выводу, что более виновной в семейных несогласиях должна быть признана Богачева, которая вступила в брак, руководствуясь расчетом, а затем, поддавшись влиянию своей матери, уклоняется от примирения с мужем, к чему тот делал попытки, и даже скрывает от него место своего пребывания.