Речь по делу Сарры Модебадзе
Адвокат Александров П. А.
Все эти самые разнообразные свидетельские впечатления без дальнейшего их разбора, без применения противоречий между ними, выставляются обвинением как улики, и, прибавлю, как главнейшая улика, связывающая проезд евреев с исчезновением Сарры. Рассмотрю в отдельности каждое из свидетельских показаний.
Первым слышавшим крик является Григорий Датиков Модебадзе. Он был в 72 саженях на дальнейшем пути евреев от соединения тропинки с садзаглихевскою дорогой. На пространстве этих 72 саженей должно было совершиться похищение Сарры. Модебадзе слышит «крики как будто ребенка», звуки «вай ми дэда мишвил». «Вы утверждаете, — спрашивает свидетеля прокурор, — что это действительно был крик ребенка? » — «Непременно ребенка», — отвечает Г. Д. Модебадзе. «Какой же крик, — любопытствует защита, — воспроизведите его». Послышалось какое-то мычание, а потом крик а... а... а... произносимый не особенно громко. Продолжая, свидетель говорит, что ему показалось, что это был «крик ребенка». Значит, добавляет к этому отзыву прокурор, вы убеждены, что это был крик ребенка. Дмитрий Церетели слышал, что ребенок плакал, «как будто бы побили ребенка». Но я уже доказывал, что этот свидетель не мог слышать никакого плача и крика на том месте, на которое он указывает, так как он не мог догнать на этом месте евреев. Нужно заметить, однако, что и этот свидетель, и Григорий Модебадзе выйдя на место, с которого им послышался крик, видят проезжающих евреев, но крика детского уже не слышат, видят, однако, козла, успокаиваются и уходят, как бы ничего и не случилось. Не внушительны им были крики и стоны Сарры. Свидетельница Непарадзе — это та самая старуха, которая сказала, что она слишком стара, так как ей более сорока лет. Она тоже говорит, что слышала плач ребенка, а не козла, но прибавляет, что она немного глуховата. И этой глуховатой свидетельнице приходится свидетельствовать о слышанных ею звуках, предательских звуках, долженствующих уличить подсудимых. Непарадзе слышала крик: ва... ва... ва... Ребенок, говорит она, плакал, один раз вскрикнул. Расспрашивая эту свидетельницу, прокурор высказал, что она на предварительном следствии показывала одно, здесь говорила другое, а теперь — третье. Прошу теперь, судьи, основать ваш обвинительный приговор на показании этой свидетельницы. Выступает перед нами Бесо Гогатишвили. Он слышал детский стон; просим изобразить этот стон; свидетель изображает какое-то мычание. Услышав детский крик, говорит Гогатишвили, я увидел потом, что кричит козел, и успокоился. Далее следует группа сачхерцев. Это не отдельные свидетели, случайно соединенные, но именно цельная группа, соединенная узами — одни кумовства, другие сожительства и, наконец, все единением умственного мрака. Соломея Колмохелидзе услышала крик, «как будто дети душатся». Это ее собственное характерное выражение. Спрашиваем, «как это дети душатся, — объясните». Прикладывается рука ко рту, и Соломея изображает, как душатся дети. Свидетельница, услышав крик, подумала, что это крик ее внука, по крайней мере она так говорила на предварительном следствии, здесь же она это отвергла.