Речь по делу Мироновича

Адвокат Урусов А. И.

И заметьте, что если бы Грязнов не был в то время под замком, он мог бы иметь пренеприятные разговоры с судебным следователем. Конечно, хитрость была бы обнаружена, и Грязнов оправдался бы, но его дурная репутация, его вещи, за­ложенные в кассе, забытые бумаги — все это создало бы ему немалые затруднения. Вот почему Миронович и восклицает: «Те­перь ясно, что убил Грязнов»,— и вызывается разыскать его. Но первая хитрость не удается. Проходит месяц. В кандидаты на убийцу намечен Аладинский — за 5 тысяч (заметьте, ту же циф­ру мы найдем и у Семеновой, и на векселе Янцыса). Но и с Аладинским неудача. Наконец, отыскивается Семенова — и успех пре­вышает всякие ожидания. Больная, увлекающаяся до безумия на­тура, даровитая и очень несчастная, Семенова была создана нароч­но для той роли, на которую ее готовили. Заметьте одну черту, указанную наблюдавшим ее психиатром, доктором Дмитриевым: у нее хорошая память. Вам читались ее показания, письма, стихи: везде преобладает память и фантазия. Заметьте и другую черту: свидетели, знавшие ее давно, говорят об ее необыкновенной лживо­сти. Она лгала постоянно, это было ее творчество. В действитель­ности ей было есть нечего, а по ее рассказам, ее отцом был ин­дийский царь. Может быть, она и сама тому верила. Я прошу вас только сравнить мнимое сознание Семеновой со всем, что вы слы­шали и видели на суде, и вы, конечно, согласитесь со мною, что судебный следователь вправе был отнестись недоверчиво к ее рас­сказу. Да, ее учили хорошо, со времени возвращения в Петербург до сознания, с 9 по 28 сентября. Ее водили в кассу: это установ­лено бесспорно. В газетах она могла прочесть мельчайшие подроб­ности, а все-таки там, где ей приходится угадывать истину, она провирается, и как только сочиняет — выходит вздор. Накануне сознания она разыгрывала  у Немирова  сцены: «Хочу быть актрисой», она и теперь продолжает играть ту же роль. С какого конца ни возьмешь, несообразности и противоречия так и бросаются в глаза. По ее рассказу, Сарра бежит за ней на улицу, зовет ее: «Приходите на другой день в 12 часов», а мы знаем, что Сарра никогда не выходила из кассы, когда была одна, никогда не бегала за незнакомыми. Или же: Сарра смотрит в скважину двери... Куда же она смотрит, когда на лестнице темно? «Я хорошо помню, что ключ она вложила в замок». Неправда, ключ у Сарры оказался в кармане. Оставив лампу в кухне, Семенова будто бы идет впотьмах в кассу и там вынимает из витрины вещи. Но эти вещи лежат так далеко, что достать их невозможно. При этом у нее два пальца укушены, а в витрине крови нет. Достает она вещи ложкой, но вещи оказываются все в порядке; выходит какая-то игра в бирюль­ки. Лампу она будто бы не гасит: между тем лампа оказалась по­гашенной и наполовину полной керосином. Но это все мелочи в сравнении с другими несообразностями. Что вы скажете об убийце, слабой женщине, которая бог знает зачем несет на руках свою жертву через кухню в последнюю комнату и там кладет ее не на пол, а на кресло? А кровавые подробности? По словам Семеновой, кровь была и в коридоре, и на полотенце, которым она вытерла руки, и гирю она (зачем?) кладет после убийства в маленький саквояж, и на пальто, которое она продала Минкину, была кровь, и в умывальниках в гостиницах Финляндской и Кейзера. И что же? Нигде, нигде решительно ни малейшего следа этой крови не оказывается.