Речь по делу Мироновича

Адвокат Урусов А. И.

Но это нисколько не нарушило их добрых отношений. Они расстались все-таки по-дружески, и Миронович сказал: «Ищите, я награжу вас по-царски». И что же? 6 сентября, два дня спустя, Миронович заявляет подозрение на женщину, указывает даже на Чеснову. Поиски Семеновой, сожительницы полицейского офицера, попавшейся в четырех кражах, по которым розыски чинили четыре агента, не могли представлять особенных трудностей. Как и кем была разыскана Семенова — осталось тайной, но что именно Боне­вич, а не никто другой, ездил за ее вещами в Озеры и делал там обыск, что четыре неизвестных в сопровождении жандарма ходили из дома в дом в селении Озеры, что Боневич ночи дежурил в сыск­ном отделении при Семеновой — это факты положительные и ни­кем не оспоренные. Также несомненно, что Боневич часто посещал Мироновича во время его освобождения, сиживал у него, по пока­занию Дмитриева, подолгу и, по собственному показанию, купил у него пальто, платье и шубку — все это факты, не нуждающиеся в комментариях, но это скандальные факты. Вот почему представ­ляется в высшей степени вероятным, что связь Семеновой с делом, редакция ее роли, подготовка и репетиция мнимого сознания со­вершались при деятельном участии тайных сил, под руководством самого Мироновича. Вот о чем забыли порицатели следственной власти. На первых же порах пришлось ей столкнуться с необычай­ными затруднениями: кроме опытности, ума и денег, которыми рас­полагал Миронович, следователь натолкнулся еще на тайное про­тиводействие там, где он всего менее мог ожидать его: в среде низ­ших агентов, производивших дознание. Спрашивается, если исче­зает вещественное доказательство перед глазами следователя, если тайны следствия разглашаются, разве можно винить здесь одного следователя? Конечно, защищать следствие не мое дело, но я нахо­жу, что оно и не нуждается в защите: результаты налицо. Несмот­ря на все трудности, следствие, после громадных усилий и многих ошибок, обнаружило виновного и разоблачило мнимое признание Семеновой, как мистификацию. Указав вам, господа присяжные, на специальные трудности следствия, я прошу вас вспомнить о трех обстоятельствах: об алиби Мироновича, о ложном следе, который он пытается создать расписками Грязнова, и мимоходом о поведе­нии Мироновича утром 28 августа: он и в это утро не принимает дворника в кассу, он мечется и, не посмотрев на труп, утверждает: «Здесь нет изнасилования; ее можно было купить за 6 рублей». А когда тело маленькой мученицы уносят в анатомический театр, у него вырывается восклицание «стерва». Однако в ряду сильней­ших улик против него, по мнению многих юристов, являются рас­писки и векселя Грязнова. Достать десять квитанций из стола и разложить их на виду на диване, унести или истребить остальные, один вексель положить, другой унести, и притом где положить — в комнате, куда нет хода из кассы, — это, конечно, не могло прий­ти в голову ни Семеновой, ни вообще кому бы то ни было, кроме Мироновича. Он знал, что Грязнов — темная личность, судившаяся впоследствии по делу так называемой черной банды, он знал, что Грязнов скрылся, что его ищут, что он обвиняется в грабеже. После убийства Сарры, задумав маскировать дело картиной гра­бежа, Миронович, естественно, хватается за мысль — направить подозрения на Грязнова.