Речь по делу братьев Скитских

Адвокат Карабчевский Н. П.

Имеются еще любопытные моменты, заслуживающие оценки. Это воздевание рук к небу и крестное знамение, когда он в мона­стыре впервые узнал от Молчанова о том, что Комаров найден удавленным.

Затем его опьянение и якобы странное поведение в лавке Ни­колаевой. Допустим серьезное чувство вражды у Степана Скит­ского к Комарову. Приходят и говорят такому человеку: «Тщетны твои жалобы, опасения и неудовольствия. Враг твой скончался! ». Для человека религиозного, верующего, каким был всегда Степан Скитский, — целая душевная драма.  Во всяком случае, налицо сложный психологический момент, который не уступит, пожалуй, по своей сложности такому же моменту и в том случае, если бы Степан Скитский сам убил Комарова. В последнем случае он был бы более настороже.

Но вот в лавке Николаевой, уже зная о том, что труп Комаро­ва найден, он, немного выпивший, снова и снова говорит о своих обидах и неудовольствиях на Комарова. Воля ваша — это не пове­дение убийцы!

С утра 16 его поведение получает уже совершенно иное, столь­ко же понятное, сколько и определенное направление. Он — уже заподозренный, и знает об этом. Протоиерей Мазанов ему прямо приказывает, по распоряжению преосвященного, никуда не отлу­чаться из консистории. Другими словами, ему не приказано идти и на похороны Комарова. От присутствовавших на похоронах он узнает, что в надгробном слове архипастыря делаются ясные наме­ки на то, что именно он убийца. Требуйте душевного равновесия и спокойствия от кого угодно, но не от лица, очутившегося в подоб­ном положении. Убийце легче было бы перенести все это, нежели невинному.

Если Степан Скитский 16-го вел себя действительно расте­рянно и был явно расстроен, то усмотреть в этом специфическую улику его прикосновенности к убийству нет еще ни малейшего осно­вания.

Наоборот, то, что он ни от кого не скрывал и не пытался даже скрыть ни своего огорчения, ни своей растерянности, рисует нам его в нормальном положении человека грубо, обидно, но невин­но заподозренного.

О поведении Петра Скитского мне нечего сказать. Оно не представляется никому более подозрительным. Это был самый обыкновенный период запоя, доводивший его до беспамятства. Он и прежде им иногда страдал в течение нескольких дней подряд. Его запой, начавшийся с 13 июля, длился четыре дня и был прерван его арестом. В участке при полицейском натиске Иванова ему сделалось дурно...