Речь по делу Гулак-Артемовской

Адвокат Жуковский В. И.

При этом надо при­нять в соображение, что Артемовская была тяжко больна в тече­ние всего апреля месяца, как я доказал это ее памятной книжкой. Если допустить, что Пастухов по доверчивости и распущенности своей был в состоянии проиграть такую сумму «в дурачки» Артемов­ской на первых же порах знакомства, то не следует упускать из виду, что он был уже предупрежден об Артемовской Полевым, ко­торый передал ему об ужине со взаимным подпаиванием. В мае месяце Артемовская едет за границу. По возвращении ее в Петер­бург близкие отношения между нею и Пастуховым закрепляются. В декабре же 1875 года празднуются в Москве именины Пастухо­ва. Брат его дружески относится к Артемовской, советует поре­шить со сватовством, несмотря на то, что Полевой боится за­пачкать перчатки в ее обществе; в январе месяце продолжаются те же отношения в Петербурге, и вместе с тем к апрелю Пастухов проиграл уже 170 тысяч рублей в «дурачки». Всю эту несообраз­ность пытаются подтвердить записной книжкой Пастухова. Не говоря уже о том, что счеты на этой книжке сводятся совершенно произвольно потерпевшим и обвинением, как я это указал при предъявлении вам книжки на судебном следствии, что в книжке этой масса расходов без обозначения их предметов и потом для выбора статей на проигрыш в «дурачки» широкое поле предполо­жениям, — по странной логике в счет «дурачков» ставятся расходы без обозначения предметов и не принимаются те, которые прямо отнесены к проигрышу в карты. Быть может, таинственный шифр книжки имеет особенное свойство, и отметки «проиграл в карты» обозначают что-нибудь совсем другое, но прокурор, по-видимому, вполне обладает ключом к шифру. Там, где расход обозначен бук­вой «к», прокурор говорит: это значит — «Людмиле за то же». Прокурор честно поступает, не останавливаясь на половине дороги, хотя несколько фамильярно относится к подсудимой. Все равно, грязью в подсудимую уже брошено и, какой бы результат дела ни был, быть может, кто-нибудь издаст книгу «Об игре в дурачки и червонной даме», с эпиграфом: «Играй, да не отыгрывайся, а глав­ное, имей деньги в кармане, когда садишься играть в карты». В политических процессах ключ ко всевозможным шифрам давно уже открыт, а по поводу настоящего дела прокурор открыл ключ и к шифру интимному, домашнему.

Вторым позорящим обстоятельством, весьма мрачно очерчен­ным, представляются векселя Логинова и несчастный старик, его отец, которого эксплуатируют. Я знаю, как это делается в банкрот­ствах. Приходят друзья несостоятельного, на них составляются векселя для участия в общих собраниях конкурса, и вопрос о свой­стве банкротства решается в пользу несостоятельного. В конкурсе ничего нет и получить нечего. Я так и понимал участие Артемовской, Зыбиной и Митропольской. Оказывается, что Артемовская скупила векселя по совету Хаймовича, который указывал на эту покупку, как на выгодную аферу. Куда девались деньги — не изве­стно; когда пришел Кейкуатов, то векселя были взяты назад. Зыбина объяснила, что у них в Сибири нередко пишутся доверенно­сти на имя жен, при открытии или арендовании прииска. Офи­циальное участие женщины в делах действительно нередко встре­чается в таком смысле. Муж наживает дом не совсем чистым об­разом и записывает его на имя жены. Смысл всей этой истории с векселями Логинова — смешная, неудачная афера, доверчивость к дурному совету, неразборчивость к окружающей сфере. Я не вижу ничего тут мрачного, а главное, не вижу, какое отношение имеет эта история к настоящему делу, к подлогу в векселях Па­стухова.