Речь по делу Гулак-Артемовской

Адвокат Жуковский В. И.

Третье позорящее обстоятельство... Но я должен обойти его молчанием. Явился из-под земли свидетель и в землю уже ушел, не показав ничего. Председатель просил вас о нем забыть (пока­зание свидетеля Путилина в заседании 20 октября), и я надеюсь, что вы о нем забудете.

Затем я перехожу к юридической стороне дела.

Прокурор говорит, что подписи на векселях не сходны с под­линными подписями Пастухова, следовательно, векселя подложны. Как юрист, я должен сказать, что это «следовательно» несколько преждевременно. Несходство подписей представляется основанием к сомнению, поводом к подозрению, но обвинению предстоит еще доказать: во-первых, что подписи на векселях не представляют собой видоизмененного почерка того лица, от имени которого они значатся; во-вторых, что если руку приложил к документу человек посторонний, то без ведома того лица, от имени которого документ значится. Несходство подписей несомненно, но это представляется доказательством того лишь, что документ негоден. Я не знаю, по крайней мере, какой гражданский суд решился бы присудить взы­скание по такому документу. Лицо, которое дает в долг деньги и обеспечивает себя документом, должно уже само позаботиться о том, чтобы документ был крепок. Оно может требовать подписи перед нотариусом; иначе, пожалуй, будут представлять ко взыска­нию документы и вовсе без подписи. А потому  я решительно не понимаю, для чего нужна была такая, по мнению прокурора, осо­бенная энергия в настоящем деле со стороны прокурорского над­зора, следователя и судебной палаты. Таким образом, указание прокурора на несходство подписей не освобождает еще его от бли­жайших доказательств подлога. До какой степени несходство подписей не представляет еще собой доказательств подлога, вы ви­дите из того, что все следствие направлено главным образом на раз­решение вопроса о том: мог ли Пастухов выдать намеренно такие негодные векселя. Прежде чем приступить к анализу этого вопро­са, я по поводу несходства подписей и экспертизы должен сделать оговорку. Меня заподозрил прокурор в намерении бросить тень на братьев Пастухова, когда я просил о сличении заподозренных подписей с их подписями. Бросать такую тень было бы подло и глу­по; я убежден, что в безукоризненной честности братьев Пастухо­вых никто не сомневается. Но сличение это представлялось важным по разрешению вопроса о том, какой оригинал мог иметь в виду под­делыватель, а также по вопросу вообще о значении, которое можно придавать экспертизе. Мог ли Пастухов выдать намеренно доку­мент с негодной подписью? Я вправе спросить, могла ли Артемовская сделать такой безрассудный подлог? Прокурор полагает, что она в совершенстве знает вексельное право, а между тем она делает подлог, который изобличает, что подделыватель не имел даже никогда в виду оригинала. Доказательства подлога, сколько мне известно, имеют два направления. Подлог обнаруживает, во-пер­вых, злонамеренность, обдуманность образа действий, во-вторых, распознается в способе предъявлений документа ко взы­сканию.

Злонамеренность образа действий едва ли может быть доказа­на. Мало того, что текст одного векселя, как я уже обращал на то ваше внимание, безграмотен: в нем написано «от сего четырнадца­того августа»; в нем допущена ошибка в фамилии того лица, кото­рому документ выдан: вместо «Артемовской» в нем написано «Артимовской». Я не допускаю, чтобы лицо, составляющее в своих интересах подлог, не позаботилось о правильном обозначении своей фамилии.