Речь по делу Мироновича

Адвокат Урусов А. И.

Итак, установим сначала с совершенной ясностью, документально, доказано ли по делу, что Миронович стремился к обладанию Сар­рою? Я докажу вам, что он стремился к этой цели путем система­тического развращения ребенка. Вспомните сначала показание Р. Чесновой, свидетельницы, к которой защита относится с осо­бым доверием. Сарра, по ее словам, девочка умная и скромная, говорит ей: «Хозяин все рассказывает о своих любовницах, он с нового года хочет отпустить отца, а меня оставить, но я тысячи рублей не возьму. Лучше мне видеть малхомовеса (дьявола), чем его разбойника». Странно, не правда, ли, откуда такая ненависть? Ведь Миронович платит ей жалованье, хвалит, угощает, дарит — казалось бы, нежная детская душа, отзывчивая к ласке, должна бы страшно привязаться? Поищем причину ненависти. Вот скорняк Лихачев, человек простой. Он передает следующее (я прочту по моим заметкам): однажды, когда Ильи Беккера не было дома, Миронович нежно гладил Сарру по голове. Лихачев спросил: гос­подин Миронович, к чему это вы малолетнюю девочку так ласкае­те? Может быть, она пригодится, отвечал Миронович. Это были его подлинные слова. Мне это показалось странным, прибавляет Лихачев, и я сказал Беккеру, что Миронович ласкается к его до­чери. Заметьте, господа присяжные заседатели, что Лихачева, во­все не привыкшего задаваться утонченным анализом, удивляет об­ращение Мироновича с ребенком. Значит, в этом обращении ска­зывается нечто действительно нехорошее. Но вот является порази­тельное показание Натальи Бочковой, прочитанное здесь на суде: «За неделю до убийства Сарра была у нее, жаловалась: хозяин ей проходу не дает, пристает с худыми словами, не дает причесаться, одеться: сейчас подойдет, отнимает волосы, говоря «хочу баловать­ся». Миронович помадится перед зеркалом, шутит: хочу понра­виться хозяину. Вы сами здесь хозяин, отвечает Сарра, вы можете понравиться одному только шуту, а не мне. Отвечала она дерзко потому, что была сердита на него за худые слова. Но скупой для других Миронович делал ей подарки: золотые серьги дал, обещал за что-то браслет». Если бы можно было одну минуту сомневать­ся в этом показании, вы бы нашли ему полное подтверждение в показании на суде под присягой свидетельницы Михайловой. Вы помните эту бесхитростную женщину, кухарку Бочковой. В пла­точке, подперев щеку рукою, она простодушно подтвердила эти нечистые подробности; я дорожу текстуальностью этого показания, вот как оно у меня записано: «Соня обижалась на хозяина: не дает одеться, причесаться, за косу хватает, и, рассказывая это, Соня плакала». «Пустые» слова — по варианту предварительного след­ствия «похабные» — говорил, а она ему: зачем вы говорите их мне. Вам есть, кому их говорить. Говорите тем, кто ходит по панелям. Ревновал же ее к мужчинам; раз она попросила папироску для Лихачева: «Верно ты пощупать ему дала, а теперь за него про­сишь». Бедная девочка, передавая эти цинические подробности, горько плакала. Ослабить эти показания защита думает ответом Чесновой, что ей Сарра Беккер таких вещей не говорила, так как Сарра была девочка стыдливая и скромная. Из этого еще не сле­дует, чтобы Сарра не говорила другим о тайных причинах своей ненависти к Мироновичу. Хранить в душе тайну, никому не по­ведать ее, вовсе не в детском характере.