Речь по делу Левенштейн

Адвокат Хартулари К. Ф.

На другой же день, то есть 29 апреля, в среду, она отправилась к нему в магазин и объявила, что при существовании у него новой семьи им необходимо, очевид­но, расстаться, и потому просила отпустить с нею детей. Напрасно Линевич предлагал подсудимой все блага мира с тем, чтобы она оставила детей у него, Мария Левенштейн отклонила его предло­жения. Тогда последовала просьба отложить окончательное обсу­ждение и разрешение этого вопроса до субботы, так как ему, Линевичу, необходимо, неизвестно — с кем, предварительно посовето­ваться. Таким образом, для подсудимой предстояли еще два дня томительного ожидания решения участи своей и своих детей. В каком душевном состоянии находилась в это время подсудимая, свидетельствует Манычарова, к которой обвиняемая явилась вне­запно накануне преступления в одном платье и до того была взвол­нована, что свидетельница поспешила ее отправить на извозчике домой. Настал, наконец, обещанный день. Утром Мария Левен­штейн отправилась предварительно с двумя сыновьями в церковь; там в усердной молитве искала она успокоения своим страданиям и просила внушения, как поступить в том случае, когда Линевич не отдаст детей.

В это время в квартире ее обнаружилось событие, в существе ничтожное, но которое тем не менее сделалось завязкою будущей драмы. По возвращении домой, прислуга сообщила обвиняемой, что железный шкаф Линевича, стоявший в его кабинете, оказался почему-то не запертым, и первое, что бросилось в глаза Марии Левенштейн, был лежавший на видном месте заряженный револь­вер. Поспешно спрятав револьвер в карман и накинув тальму, подсудимая отправилась в магазин Линевича за обещанным отве­том, с твердою решимостью, если ответ не будет благоприятен, ли­шить себя жизни.

И что же! Как встретил ее Линевич: словами ли утешения и любви, которыми когда-то умел так искусно играть и очаровывать и которые одни могли успокоить несчастную женщину, или, но крайней мере, он старался убедить ее разумными доводами в неос­новательности ее намерения? Нет! Саркастически отнесся он к положению несчастной, объявивши, что она может идти на все че­тыре стороны без детей, которых он оставляет при себе.

Как вышла подсудимая из магазина, она не помнит... Чаша страданий переполнилась; нужна была еще одна и последняя капля, чтобы окончательно лишить подсудимую, приниженную и подавленную горем, самообладания, и эту каплю суждено было влить Михневой.