Речь по делу Левенштейн

Адвокат Хартулари К. Ф.

Меня лично поражает в этой новой связи Линевича необыкно­венная поспешность, с которой она установилась, а именно в тече­ние трех или четырех недель, а также факт продолжения ее после того, как Михнева узнала, по ее собственному показанию, что Линевич, скрывая свои к ней отношения от обвиняемой Левенштейн, продолжал, вопреки своим уверениям, сожительство с подсудимой, вследствие чего, она, одновременно с Михневой, разрешилась от бремени новым ребенком. Быть может, и этот факт не подлежит нравственной оценке, как и вопрос о вкусе? В таком случае я умал­чиваю и обращаюсь к описанию душевного состояния подсудимой, от которой так ревниво скрывали свои отношения Линевич с Ми­хневой в течение двух лет.

Уединенная с детьми в своей квартире, со страшными угне­тавшими ее подозрениями и опасениями, вследствие перемены к ней и детям Линевича, Мария Левенштейн проводила, по ее сло­вам, много длинных и скучных часов и, желая скрыть свое горе от детей, предавалась ему только по ночам, в напрасном ожидании Линевича. В это время она припоминала первый период своего с ним знакомства, семейные радости, ей обещанные, до которых только прикоснулась; счастье, которое от нее убегало; опасения, от которых не могла защититься, и с сжатым сердцем и рыдания­ми молила бога указать ей средство для выхода из ужасного и то­мительного положения. Мысль окончить жизнь самоубийством не покидала ее и к январю 1881 года настолько укрепилась, что она ре­шилась уже осуществить свое намерение и предварительно написала те два письма, — из них одно на имя старшего сына Михаила и дру­гое на имя Линевича,— с содержанием которых вы уже ознакоми­лись. Но взгляд на несчастных детей, остававшихся сиротами, и притом без имени и без всяких прав, отдалял решимость обвиняе­мой, которая все еще не подозревала, чтобы между ней и Линевичем стояла другая женщина, и узнала об этом только случайно и вот по какому поводу. На второй день пасхи 13 апреля 1881 г. опасно заболел ее ребенок, у изголовья которого подсудимая проводила целые дни и ночи, тогда как Линевич утро оставался в магазине, по вечерам уходил гулять, возвращался около полуночи и вообще безучастно относился к положению больного ребенка. Наконец, 28 апреля, за четыре дня до совершения преступления, когда ника­кие мольбы со стороны обвиняемой остаться при больном ребенке не могли удержать Линевича от намерения уйти из дому, у подсудимой явилось первое подозрение, что прогулки представлялись только предлогом для какого-нибудь свидания. Никем не замеченная, обвиняемая проследила Линевича и обнаружила, что он зашел по Гороховой улице в дом № 55, в котором проживала Михнева. С этой минуты обвиняемой объяснились все поступки Линевича и его полнейшее охлаждение к семье.