Речь по делу Сарры Модебадзе

Адвокат Александров П. А.

Обеспокоившись криками, она вышла, посмотрела, убедилась, что ребенок невестки не кричит, и пошла к своему жильцу Надирадзе, который успокоил ее тем, что едут евреи и везут козла, кричит козел, а не ребенок. Кажется, оставалось одно — совершенно успокоиться, но Соломея Колмохелидзе не успокоилась; в недоумении возвратилась она домой, затворила дверь и, добравшись до постели, упала в обморок от одного представления, как она объяснила, о том крике, который она слышала. Когда на другой день она узнала о похищение евреями ребенка, для нее все стало ясно, а через полтора месяца она заявила полиции о слышанном ею крике. Следует затем жилец Соломеи Колмохелидзе, Максим Надирадзе, который также говорит, что явственно слышал стон ребенка. Просим и его изобразить эти стонущие звуки; он точно так же, по одному образцу с Соломеей Колмохелидзе, прикладывает руку ко рту и воспроизводит их. «Вошла ко мне, — повествует он, — хозяйка и сказала, что, кажется, слышала она крик ребенка»; но Максим Надирадзе указывает ей на козла, которого в то время мимо него провезли евреи, что это козел кричит; на другой, однако, день, когда он услышал о пропаже Сарры, он сам понял, что слышанный им крик был действительно крик ребенка. Натела Дурмашидзе стоит в своем саду, видит проезжающих евреев; у них переметная сумка; в одной половине сумки, говорит свидетельница, что-то ворчало или пищало, а в другой был козел. Не было ли это, спрашиваем мы, ворчанье и пищание кур или гусей, которых везли с собою евреи? Нет, говорит, эти звуки напоминали голос ребенка, но только все это «было далеко от меня, через забор я не видела, так как далеко стояла от забора». Просим и эту свидетельницу изобразить слышанное ворчанье и пищание, и она издает стонущее а... а... а... Какая, спрашиваем, была сумка? Небольшая, отвечает, она была завязана. «Я в то время поясняет  свидетельница, — была   огорчена   смертью своего сына». Натела Дурмашидзе была в саду не одна, а с своей кумой Пепой Яламовой. С любопытством ждем показания Яламовой, но она не явилась, вывихнула себе ногу. Прочитывается ее показание, данное на предварительном следствии. В нем узнаем следующее. «Когда евреи поравнялись с нами, — говорит свидетельница, — в это время я услышала крики козленка. Перед этим я никакого детского крика и звуков не слышала. Увидевши встревоженные лица евреев, я подумала, что случилось что-то недоброе, и, не знаю почему, у меня появилась мысль, что они везут похищенного ребенка, о чем я тут же и сказала куме Нателе, а кума отвечала, что она ясно услыхала крик ребенка. После того как мы узнали о похищении Сарры, я стала всем рассказывать о виденном мной». Итак, рядом стоят в саду под вечер две кумы: одна слышит ясно, что кричит ребенок, а другая слышит крик козленка, но думает, что евреи везут похищенного ребенка; обменялись кумы своими впечатлениями и порешили на том, что евреи действительно провезли никого другого, как ре­бенка; а когда на другой день они услышали о пропаже Сарры, то для них стало ясно, как день, что ее-то и везли евреи. Наталья Тушишвили видела то, что никто другой не видел. Она видела, что еврей сидел на лошади по-дамски. Недоставало только, чтобы еврей был в. длинном костюме амазонки и складками юбки прикрывал драгоценную, но и опасную ношу, бывшую в сумке. Тушишвили слышала звуки, эти звуки отличались от крика козла.