Речь по делу Островлевой и Худина

Адвокат Спасович В. Д.

Что касается до проявлений силы воли, то Островлева никому не подчинялась, была своенравна и упряма, обращалась с людьми и с животными то нежно, то жестоко, но без всякой последователь­ности, толку и причины. Добро и зло, ласка и гнев изливались внезапно и неожиданно, не как рассудком руководимые действия, а как необъяснимые и даже бессознательные импульсы, вырастающие на почве совсем уродливого психопатического сложения. Беспричин­ность поступков, отсутствие мотивов, такова самая характерная особенность ее поведения. Здесь мы наталкиваемся на коренной, разделяющий юристов и физиологов вопрос о свободе человеческой воли, вопрос, которого я не могу не коснуться, и коснусь, чтобы устранить все недоразумения.

Разлад между юристами и естественниками по этому вопросу существует более на словах, нежели на деле. По старой памяти, по привычкам мышления, деяние представляется обыкновенно юристу не как результат мотивов, но как произведение свободной воли, ко­торая будто бы определяет человека к действию, сама, будучи не­определима и выбирая мотивы, подставляет тот или другой из них. Если бы эта теория была верна, то в действиях человека не надо бы и доискиваться мотива, так как главное было бы не мотив, а та свобода воли, которая подставляет любой мотив без всякого к тому основания и причины. Если бы эта теория была верна, то все сво­бодные действия нормального человека должны рассматриваться как беспричинные. Такой вывод ежеминутно опровергается опы­том. Во всяком уголовном деле и присяжные, и судьи доиски­ваются прежде всего цели преступника, то есть мотива действия, и успокаиваются вполне только тогда, когда они эту цель ощупали. Им всегда тяжело присуждать кого-нибудь по одной догадке, что у обвиняемого своя цель была, но от суда скрыта. Когда мы знаем человека добрым или злым, то мы с математической точностью мо­жем предсказать, что в данном случае он поступит неизбежно, неиз­менно и роковым образом, невольно, хотя и сознательно так, а не иначе. Если разобрать все пружины, которые заставляют человека действовать, то их окажется немного, а именно только три и не бо­лее: либо страсть, либо ум или иначе расчет, либо, наконец, удо­вольствие, ощущаемое человеком без отношения к нему самому при созерцании нравственной красоты или добра, удовольствие, которое называют еще иначе, а именно, иногда нравственным чувством, иногда совестью.