Речь по делу Давида и Николая Чхотуа и др. (Тифлисское дело)

Адвокат Спасович В. Д.

Итак, что касается до подсудимых Мгеладзе и Коридзе, то прежде всего в рассказах этих сквозит намерение обрисовать и действующих лиц, Н. Андреевскую и Д. Чхотуа, таким образом, чтобы сделалась правдоподобной их вражда. Но прием употреб­лялся такой, как у писателя, который, не зная народа, думает, что он живым его перенес в свой рассказ, если вложил в уста своих героев несколько ругани и похабщины. Н. Андреевская и Д. Чхо­туа ругаются, как пастухи или гренадеры. Н. Андреевская в чу­жом доме чужую прислугу обзывает мамдзагли (собачий сын). Д. Чхотуа говорит, зачем эти проклятые приехали, и берет с Зураба Коридзе клятву в таком роде: пусть меня причастят собачьей кровью, если я выдам. Не правда ли, какая бездна! Жаль только что картинка выходит суздальская, азбучная, как раз соответст­вующая уровню понимания сочинителей. Оба показания Мгеладзе и Коридзе относительно образа совершения преступления основа­ны на первоначальном предположении полиции, что труп тут же кинули в реку, левее водоворота, и что беспрепятственно он про­плыл до Караяза. Для того, чтобы бросить, должны были входить в реку; вот почему, по словам Коридзе, сапоги у Чхотуа были со­всем мокрые.

Вынудить то полупризнание, которое сделано Мгеладзе и Ко­ридзе, можно было, только обещая им безнаказанность или смяг­чение наказания, а достигнуть того и другого можно было, только придумав объяснение вроде компромисса, чтобы и волки были сыты, и овцы остались целы. Людей не предупредили, их заста­вили быть безмолвными свидетелями убийства, да взяли клятву, что они будут молчать. Как средство заставить их уличать Д. Чхотуа выведены на сцену призраки четырех туманных рыца­рей в темных черкесках, с кинжалами. Д. Чхотуа стоит во главе их. Для облегчения их работы Д. Чхотуа приказал убить одну и запереть остальных собак. У него при обыске 2 августа не найде­но, к сожалению, ни грязных сапог, ни полусапожек, но оказался револьвер. Им машет он и кричит Мгеладзе: «Убью и брошу труп твой в реку». Окно, по показанию Мгеладзе, было открыто, несомненно; по несомненному удостоверению В. Андреевской, оно было заперто и завешено. Такова была первая серия показаний, добытых в то время, когда Габисония еще крепился и когда его уличали только языки Цгретели и Мусы-оглы.

Показание Церетели не проверено, но есть его знаменитая за­писка; есть и показание при следствии Мусы, столь блистательно им опровергнутое на суде. В обоих готовится совершенно новое объяснение убийства в связи с распространившимися сомнения­ми — могла ли Н. Андреевская проплыть в одну ночь от Тифли­са до Караяза.