Речь по делу Островлевой и Худина

Адвокат Спасович В. Д.

Большая слабость сосудодвигательного снаряда производила то, что, несмотря на свое анемиче­ское малокровное сложение, она в один миг менялась в цвете лица, переходя от мертвенной бледности до темнорозовой окраски. Она была причудлива во вкусах, в детстве пожирала уголь и сальные свечи, боялась темноты, имела многие идиосинкразии, без повода смеялась и плакала, то привязывалась к людям и предметам, то отталкивала их без причины. С неимоверной быстротой сменялись в ней душевные акты и переходы от мрачного настроения к весе­лому и наоборот. В возбужденном, необыкновенном состоянии она страдала частыми истерическими припадками (иногда по два раза в неделю), сопровождаемыми спазмами в горле. Бывали сильные порывы аффекта: глаза горели, она топала ногами, била кулаком по столу, вырывала у себя волосы, кричала, узнав о случившемся с лошадью: «Лучше бы меня убили». В больнице она раздражалась против больных, била их, когда они дотрагивались до ее вещей, рвала книжки, лазила по мебели, кричала громко, требуя вина. Аффект превращался иногда в неистовство и доходил до богохуль­ства, до попыток срывать иконы, чтобы бросать их за окно. Два ра­за в приюте неистовство кончилось моментом полного бреда, при­чем зрачки расширялись, кожа была горяча, сознание отсутствова­ло. По всей вероятности, в одном из таких припадков неистовства с бредом она покушалась в доме предварительного заключения на самоубийство; по свидетельству заведующего тюрьмою, Сенчевского, она в один день в течение не более 40 минут времени повесилась на рукомойнике, так что ее привели потом в чувство растиранием, затем пыталась удавиться тесемкой, на которой носила крестик на шее, наконец, пробовала кинуться через перила с высоты третьего этажа тюремной лестницы вниз на площадку. Самоубийство не есть неизбежный признак сумасшествия, но из показания эксперта про­фессора Мержеевского вы узнали, господа присяжные, что, по ста­тистическим сведениям, третья часть самоубийств совершается в приступах душевных болезней, а две трети приходятся на все остальные причины: пьянство, материальные потери, горе и обиды, страх наказания, несчастная любовь. Если принять в соображение странную и неестественную напряженность стремления к самоубий­ству (три покушения в один час), то сама эта напряженность на­водит на предположение о бреде, о страсти все разрушать, начиная с самой себя. Конечно, в этот час Островлева была в состоянии полной невменяемости, но едва ли подлежит сомнению, что причины, вызывавшие приступы неистовства, обнаруживали свое неизбежное влияние и на образ действий Островлевой, даже в обыкновенном спокойном ее состоянии.