Речь А. И. Урусова в защиту Дмитриевой по делу Дмитриевой и Каструбо-Карицкого

Адвокат Урусов А. И.

Теперь мы прибли­жаемся к развязке, от которой нас отделяет только один эпизод, по моему мнению, чрезвычайной важности.

По возвращении из Ряжска, в конце октября или в начале но­ября, Дмитриева продала Соколову в два раза 18 билетов вну­треннего займа. На вопрос Соколова, знает ли об этом Карицкий, Дмитриева сперва спросила его, почему он это спрашивает, потом взяла с него слово, что он сохранит ее тайну, и объяснила, что би­леты продаются по просьбе Карицкого и принадлежат ему, Чтобы оценить всю важность вытекающих отсюда заключений, следует об­ратить внимание на время, когда происходил этот разговор, — за две или за три недели до начала дела, когда все кругом подсуди­мых было тихо и спокойно и ничто не предвещало приближения угрозы. В это время, я думаю, Дмитриевой лгать на Карицкого не было никаких оснований, не  было даже и тех неправдоподобных поводов, которые, по мнению Карицкого, возникли после начала дела. Замечательно, что следователь не придал никакого значения этому обстоятельству и не занес его в протокол, как не идущее к делу!

В половине ноября к Дмитриевой, которая с трудом оправля­лась от родов — здоровая натура была испорчена ужасными пыт­ками выкидыша, — приезжает дядя ее Галич с отцом, напавшие на след поездки ее в Ряжск. На другой день, вскоре после приезда Ка­рицкого, Дмитриева приносит ему величайшую жертву, на которую способна женщина, всегда самоотверженная и увлекающаяся. Проис­ходит сцена мнимого сознания, отец пригибает ее голову до земли: кланяйся же и тетке, проси прощения!— Она кланяется и плачет. Потом дядя едет к Карицкому обедать. Изобретательный ум Ка­рицкого решает, что ее нужно выдавать за сумасшедшую, но, несмот­ря на то, что это представляется делом нетрудным, стратагема не удается, и прошение прокурору выходит весьма аляповатою хитро­стью. С этого прошения начинается и новый период в показаниях Галича; ему назначается роль, которая бедному старику совсем не под силу. Тут и нечаянное взятие билетов вместо модных картинок, и кража непременно в Липецке, и проверка билетов за две недели до кражи... Все это у него перепутывается в памяти, и без того не­твердой, он беспрестанно забывает свою роль, и я полагаю, что режиссер решительно им недоволен.

Между тем 8 декабря 1868 г. Дмитриева была заключена под стражу в остроге, где и пробыла без малого два года. Здесь в бес­конечные часы тюремного одиночества напало на нее тяжкое раз­думье: одна, брошена всеми, всеми забыта... за что эти страдания?