Речь А. И. Урусова в защиту Дмитриевой по делу Дмитриевой и Каструбо-Карицкого

Адвокат Урусов А. И.

Мало того, он вы­сказывает подозрение на Ивана Ратнева, своего слугу, и настолько ясно формулирует подозрение, что Ратнева заключают под стражу. Возможно ли думать, что теперь, по прошествии почти трех лет, Га­лич, отличающийся такою замечательною слабостью памяти, вооб­ще лучше помнит все, что происходило в июле 1868 года, чем в то время? Мария Галич, также в 1868 году, в августе, показала, что помнит, как положила деньги в ящик стола в кабинете, в деревне. Следовательно, не подлежит сомнению, что кража совершена не в Липецке, а в деревне, но неизвестно, когда. Но зачем же, быть мо­жет, спросите вы, зачем было Галичу менять свое показание и пере­носить место действия в Липецк! Как зачем? Очень понятно: в Ли­пецке была Дмитриева, а в деревне не была ни 19 июня, ни 23 июля, то есть в то время, когда кража случилась и когда она обна­ружилась. А Карицкий не был в Липецке, а в деревне 19 июня был. Интерес его заключается в изменении времени кражи — и вот является показание 5 мая 1870 г. о мнимой проверке за две недели; в изменении места — и вот на сцене Липецк; в изменении лица — и вот мнимое сознание Дмитриевой.

Позднейшее показание о вероятности кражи в Липецке носит на себе следы несомненной искусственности: Галич не помнит, отдал ли похищенную пачку жене. Не совсем хорошо помнит, отдал ли 38 500 рублей или нет. Допускает возможность, что кража случи­лась 16 или 17 и что жена скрыла, чтобы его не беспокоить. Оче­видный вздор, потому что не все ли равно, беспокоить 23 или 17 июля, а искать 38 тысяч рублей довольно естественно в то время, когда хватишься пропажи. Вообще показание Галича так богато противоречиями, что останавливаться на нем далее я считаю излиш­ним. Недаром же этот свидетель целый день простоял под огнем перекрестного допроса, на что с такою горечью сетовал защитник Карицкого. Но в то время, пока деньги Галича находятся в безвест­ном отсутствии, посмотрим, что делает Карицкий. Летом 1868 года обнаружилась какая-то растрата казенных денег или квитанций. Свидетели, приведенные сюда прямо из канцелярии воинского на­чальника, показывают, что сумма была самая незначительная. Не­которая доля скептицизма, может быть, допущена относительно этой группы свидетелей, показывающих о своем начальнике, хотя и находящемся не за решеткой, но на свободе. Я не знаю, как дале­ко простирается чувство и догма военной дисциплины, но знаю, что она в естественной природе человека многое переделывает на свой лад.