Речь А. И. Урусова в защиту Дмитриевой по делу Дмитриевой и Каструбо-Карицкого

Адвокат Урусов А. И.

К сожалению, эффект продолжался недолго. Для полной оцен­ки этого факта необходимо восстановить его обстановку. В конце февраля или начале марта, после того как показание Дмитриевой дало новое направление делу, Карицкий в сумерки приехал в ост­рог и прошел в цейхгауз, куда привели Дмитриеву. Здесь она увидала перед собою человека, когда-то горячо любимого, отца двух малюток, которым не суждено было испытать ласки своей ма­тери, человека четыре года имевшего в ее глазах величайший авто­ритет, преимущество ума, воли и положения. И что же? Этот чело­век стал упрашивать ее снять с него оговор, заплакал, рвал на се­бе волосы, унижался перед солдатом, которого в другое время мог бы за одну незастегнутую пуговицу бросить в тюрьму. Ослабленная болезнью, убитая тюремным одиночеством, в которое она была пе­ренесена внезапно из среды, где пользовалась полным довольством, Дмитриева не выдержала. Столько унижений, слез и молений со стороны человека, которому она так долго повиновалась, трону­ло ее. Он просит снять с него оговор, «так как она во всяком случае будет обвинена», но как же это сделать? Тогда он предлагает ей на­писать записку, текст которой уже составлен им заранее. Но в этой записке оговариваются другие лица, и на это Дмитриева не реша­ется; тогда он предлагает ей написать то, что вы выслушали с та­ким напряженным вниманием: скажите Лизавете Федоровне Кас­сель, чтобы она показала то-то и то-то на Карицкого... Эта редак­ция основана на очень тонком соображении: напиши Дмитриева — оговорила Карицкого ложно — хитрость была бы грубее; ей стоило бы сказать, что Карицкий как-нибудь вынудил или убедил ее от­казаться от своего признания, и значение записки тотчас бы пало. Но здесь комбинация сложнее: Дмитриева убеждает Кассель дать показание, совпадающее с тем, что она действительно показала. От содержания новой записки она не может отказаться, а между тем она подорвет весь ее оговор против Карицкого. Личность последне­го здесь в стороне. Записка эта должна была казаться Карицкому превосходным оружием, к которому можно прибегнуть в случае крайности. И действительно, что могло уничтожить в прах всю эту махинацию? Одна только, хотя и очень простая вещь, но ред­кая вообще, и на суде в особенности, а именно — сущая без­боязненная правда. Прежде чем передать записку, Дмитриева, за­ботясь о судьбе детей, просила Карицкого отдать ей 8 тысяч, кото­рые он положил в банк. Карицкий изъявил согласие возвратить ей хоть сейчас 4 тысячи, а остальные после, но сперва просил записку. Недоверие ли вкралось в душу Дмитриевой или вспомнила она о том, как обманул ее Карицкий, втянув в дело о краже, но она отка­зала и оставила записку у себя.