Речь по делу Ольги Палем
Адвокат Карабчевский Н. П.
В этой области она, во всяком случае, феномен. Рядом с такой проникновенной и убежденной ложью, в некоторых пунктах та же Палем до странности, до абсурда верит в правду. Она вовсе не понимает шутки, не понимает всей пустопорожней условности некоторых серьезных лишь по форме, а вовсе не по содержанию своему вещей. Пожалейте ее «условно», хотя бы для видимости только, — она заплачет настоящими слезами; скажите ей «шутливо» неприятность, — она оскорбится до глубины души; расскажите ей самое «невероятное» приключение серьезным тоном, — она поверит ему безусловно.
Она страстно, по-видимому, хочет и ищет правды, но рядом с этим лжет. Ей нужна та правда, какой она хочет. У нее есть предвзятые положения, от которых она не отступится ни за что. С большим напряжением я вдумывался в этот характер, в этот безалаберный комок нервов, где сплетено столько здравых и вместе столько больных комбинаций. От этой работы я ощутил только утомление и раздражение. Нет никакой возможности отделить все симпатичные, чисто женственные черты ее характера от отрицательных. Ее приходится принимать такой, какова она есть, считаться со всеми особенностями ее характера и ранее, чем выдать ей аттестат, иметь их все в виду.
Каков же, однако, общий тон, общее направление ее лжи? В этом случае нельзя не отметить известной руководящей идеи. Эта руководящая идея до странности, до фотографической подражательности оказывается присущей в корне своем всей, так называемой интеллигентной или «высшей», словом, — «цивилизованной» среде современного общества. Все мы страдаем некоторой манией величия, все хотели бы прослыть не тем, что есть в действительности.
Надо при этом отметить следующую особенность как бы двоящейся индивидуальности Палем; Все простые, малообразованные люди, с которыми ее сталкивает судьба, не нахвалятся ее простотой, сердечностью, отзывчивостью. Четверо прислуг, простых женщин, не могли здесь без слез говорить о ней; им ее жалко; по их мнению, это добрая, в высокой мере хорошая, простая, глубоко несчастная женщина. То же повторяется с прислугой «Пале-Рояля», где Палем жила последние два месяца. Когда узнали там об убийстве, все плакали по ней, начиная от управляющего и швейцара и кончая посыльным, стоящим на ближайшем посту. Простые арестантки Гордина и Мина Тамбер не нахвалятся достаточно ее простотой, сердечностью. По их отзыву, сидя в тюрьме, она «все глаза выплакала по убитом», сокрушаясь о нем и о случившейся с ней беде. И вот, та же Палем, как только попадает в «цивилизованное» общество, в круг так называемых образованных людей, тотчас же становится не похожей на себя. Она тотчас же начинает производить впечатление «актрисы»; в словах ее начинает звучать фальшь, в движениях — поза, в выражениях чувств — аффектация. Она тотчас же на котурнах и в маске. Во всем ее поведении как бы иллюстрируются однажды сорвавшиеся у нее на допросе слова, приведенные и в обвинительном акте: «Вы хотите поставить меня слишком низко, а я ставлю себя слишком высоко». Она вся настороже, и впечатление дисгармонии, аффектации, неестественности и лжи следует за ней.
Очевидно, она хотела бы иного. Искусство «казаться, а не быть» только потому и ценно, и целесообразно, и преднамеренно, что оно «искусство».
