Речь по делу Ольги Палем
Адвокат Карабчевский Н. П.
Нет, спорят из-за каждой вещи; кем куплена? Один из благородных жильцов с Подьяческой, Тихотцкий, сопровождает на другой день Довнара «по парадной» в запертую на ключ квартиру. Вещи осматриваются, оцениваются, их насчитывают на пятьсот рублей. Часть перевозят.
Не говорите мне после этого, что Палем была «неровня» кому-то, что она и не смела в сущности даже и «мечтать» о замужестве и о таком муже, как Довнар. Неправда! Так можно делиться только с равной. Даже ваши мелочные, грошовые счеты вы с ней сводили, как сводит их только равный с равны! Все время вы стояли с ней на равной ноге, ни на одну секунду вы не были выше ее!
После всего случившегося положение Палем оказалось совершенно критическим. Выбитая из колеи, выброшенная из насиженного угла, без друзей, без знакомых, нравственно истерзанная, она кидалась ко всем, к первому встречному, кто только не отказывался ее слушать: «Помогите, защитите, научите, что мне делать! » И ее охотно многие слушали.
Этим многим, оценивая все, что случилось, всю совокупность обстоятельств, все фатальное сцепление позднейших случайностей, я не без горькой иронии сказал бы теперь: «Что и жалеть, коли нечем помочь», — и при этом невольно бы вспомнил мудрое изречение, положенное резолюцией на первом прошении Шмидт: «Этим тут помочь нельзя». Но ее слушали и жалели. Да надо же правду сказать, — и не пожалеть было нельзя. А вы, быть может, вспомните, ту характеристику, которую я сделал раньше относительно некоторых особенностей психического склада характера подсудимой: «Пожалейте ее из вежливости, из приличия только, она заплачет настоящими, горючими слезами». Так и случилось.
Лучше бы уж она встретила везде сразу суровый и непреклонный отпор. По крайней мере,— разом один конец был бы всем ее мучениям. Переболело бы, потосковало бы сердце, да может быть и очнулось бы: кого любила? кому отдала лучшие годы жизни? на кого возлагала все надежды? кому верила, на кого молилась?.. Мало ли таких «разбитых сердец» носят в себе люди, мало ли «несбывшихся надежд» рассеяно по белу свету? И ничего, жизнь идет своим чередом. Не все же кончают самоубийством, не все попадают на скамью подсудимых. Так могло случиться и с Палем.
К сожалению, «случилось» иначе. По странному, противоречивому несовершенству условий нашей жизни, нее эти «участия», по моему глубокому убеждению, имели для нее совершенно обратное и, скорее всего, пагубное значение.
После того административного способа, каким врасплох напали на Палем, с ее стороны было вполне естественно негодовать, возмущаться, жаловаться, искать защиты. Во всех своих жалобах она, однако, всюду выгораживает самого Александра Довнара. Она видит в нем только бесхарактерного и малодушного человека, который подпал всецело под влияние матери и Милицера. В подтверждение своих слов она показывает письма своего «Саши», и из них действительно нельзя не убедиться, что он адресовал их ей, как своей жене, что он любил ее горячо и страстно. Она желала бы только возмездия для Милицера и матери Довнара, так как они действительно глубоко, кровно оскорбили ее.
