Речь по делу Ольги Палем
Адвокат Карабчевский Н. П.
По своему существу эта жалоба едва ли не отвечала в то время действительному положению вещей. Еще в больнице, как свидетельствует о том сестра милосердия, Довнар называл ее «Олечкой», успокаивал ее и вообще относился к ней весьма нежно.
Кухарский внимательно ее выслушивает, участливо кивает головой, обещает ей «всякое содействие» и обнадеживает, что поговорит с Довнаром, когда тот явится в институт. Рассказ Палем производит на него впечатление, и он выносит из свидания с ней одно твердое убеждение, которое остается и поныне при нем, а именно, что она «страстно и безумно любила Александра Довнара».
Тем временем Довнар выходит из больницы и попадает прямо к матери на Подьяческую. Тщетно Ольга Васильевна в назначенный день едет за ним в карете в больницу. Горе и отчаяние ее не знают пределов. Она падает духом, не спит ночи напролет, мечется, плачет, молится богу, чтобы он сделал «чудо» — вернул ей ее Сашу; это удостоверяют свидетели Садовские. Между тем судьба стережет ее и готовит ей новый удар.
Переселившись на Подьяческую, Александра Михайловна Шмидт сразу попадает в «хорошую компанию». В «семейных меблированных комнатах» она знакомится с некоторыми «весьма приличными» жильцами. Те заинтересовываются ее делами, ее заботами и узнают об «интриганке» и «авантюристке», эксплуатирующей ее сына, студента, узнают о «некоей особе» Палем. Все наперерыв соболезнуют и подают советы несчастной матери. Это все истые петербуржцы, и советы их самые тонкие, деликатные, столичные. Всего можно достигнуть без лишней огласки, стоит только подать умеючи соответственное прошение. На таких, как Палем (какая-то симферопольская мещанка!), всегда управа найдется; очень с ней не станут церемониться. И вот тут-то, на Подьяческой, сочиняется и подписывается Шмидт весьма характерное прошение на имя петербургского градоначальника, в котором, не щадя, разумеется, красок, расписываются на четырех страницах все доблести «некоей особы Палем». Прошение это подается 8 октября, когда Довнар лежал еще в больнице, а Палем, ничего не подозревавшая, все еще проживала на общей их квартире в ожидании, что возлюбленный ее к ней вернется.
Разумеется, идут справки, но затем резолюция следует быстро. Ввиду того, что Александр Довнар совершеннолетний и ни о чем подобном сам не ходатайствует, Шмидт в просимом отказывают. При этом на полях прошения остается след благородной мысли читавшего это прошение: «Тут ничем этим помочь нельзя».
Но вот новый, уже более тяжкий удар. Сам Александр Довнар, очевидно, еще не совсем оправившийся от болезни, малодушно подпавший под этические воззрения Подьяческой улицы, подает 18 ноября аналогичное прошение. Дело принимает более серьезный для Палем оборот. Ввиду благоприятных отзывов, полученных от полиции одесского градоначальства относительно ее нравственности, речь пока не идет об ее высылке из столицы, но, вследствие настоятельных требований Довнара, резолюция следует приблизительно такая: выселить Палем из квартиры Довнара (квартира, действительно, была на его имя) и разделить их имущество, как на том настаивает проситель.
