Речь по делу Ольги Палем

Адвокат Карабчевский Н. П.

При людях всегда сдержанный и скромный, наедине он дохо­дил до неистовства и иногда пускал в ход швабру, ножны старой шашки и т. п. Об этом единогласно свидетельствуют четыре свиде­тельницы, жившие у них поочередно в услужении.

Словом, все «права любви», сознаваемые самцом, законным обладателем самки, находили себе полное и всестороннее проявление в отношениях Александра Довнара к Палем. С другой стороны, и она, то покорная до унижения, то бурная и неистовая, не знала никакого удержу, не признавала никаких границ в выражении той любовной гаммы, в которой заключительной, последней ноткой, по отзыву той же прислуги, наблюдавшей поневоле их интимную жизнь, всегда и неизменно бывал один и тот же стонущий вопль «Саша люблю! ».

К весне 1892 года они оба несколько расшатали свое здоровье. Особенно подалась она. Стала кашлять, чувствовать боль в груди и недомогать. Он очень стал беспокоиться. Тотчас повел ее сам по докторам, выдавая всюду за жену, советовался, оставался с докто­ром наедине, прося «открыть ему всю правду», вообще очень тре­вожился. Пришлось исследовать мокроту, являлось даже предпо­ложение, не чахотка ли? К счастью, коховских бацилл не открыли. Все врачи единогласно констатировали чрезмерно развившееся малокровие и значительное расстройство нервов, граничащее с форменной истерией. Советовали пить кумыс, набраться сил, по­жить в деревне, съездить в Крым, вообще набрать сил и здоровья.

В одном из писем своих к Матеранскому Александр Довнар с беспокойством говорит о расшатанном здоровье Ольги Васильев­ны. Ей самой, когда она уехала пить кумыс в Славуту, он шлет восторженные и нежные послания. «Он теряет голову» от беспо­койства, он «без ужаса не может подумать о неблагоприятном ис­ходе ее болезни», он умоляет, заклинает, требует, чтобы она пила кумыс исправно, чтобы оставалась, как можно дольше в сосновом лесу на чистом воздухе, и вообще вся, и духом и телом, ушла бы в заботу о своем здоровье. Нельзя представить себе более нежных, более пламенных и вместе более трогательных посланий!

Нужно ли прибавлять, что всю эту «музыку» или, если хотите, весь этот «яд» любви она жадно впивает под тенью старых, живительных сосен, предварительно срывая с каждого такого по­слания конверт, на котором почерком любимого человека твердо и четко начертано: «Ольге Васильевне Довнар». Гордая и сча­стливая, она пробегает строку за строкой, слово за словом, но и между строками и между словами находит только одно: «Он любит, он мой! » Я думаю, что она была права: он действительно любил ее и сам думал в то время, что принадлежит ей навсегда.

К весне того же 1892 года, Кроме ее болезни, у него была еще и другая большая забота. Мы знаем, что именно к этому времени он твердо порешил бросить медицинскую карьеру и во что бы то ни стало поступить в Институт инженеров путей сообщения. До­стигнуть этого можно было только с большим трудом и при вполне благоприятствующих обстоятельствах. Желающих держать конкурс­ный экзамен в августе 1892 года записалось семьсот человек, вакансий же было только семьдесят. Быть зачисленным сверх ком­плекта возможно было только по усмотрению высшего начальства и притом при чрезвычайных и особенных обстоятельствах.