Судебные речи известных русских юристов

Речь по делу Ольги Палем

Адвокат Карабчевский Н. П.

Но и на этот раз, пожалуй, утопические, но, во всяком случае, благородные и добрые намерения разбились о прозу жизни. Одес­ский адвокат, проживающий в Петербурге, взявший под свое покро­вительство интересы Довнара, принял своевременно свои меры. Через его знакомого, Бухарина, дело было соответственным образом «передоложено», и интересы Палем и корпоративной чести товари­щеской среды были отставлены в сторону. Дело получило исход прямо противоположный первоначально намеченному, не выходя, притом, из сферы негласных, канцелярских отписок. Как торже­ствующе писала Александра Михайловна Шмидт сыну, оттеняя в письме заслуги рекомендованного ею адвоката, «ей (то есть Палем) везде было отказано».

Но этим не кончились злоключения Палем, и «судебно-полицейский» азарт самого Довнара, руководимый предусмотрительной тактикой неявившегося сюда на суд, хотя и вызывавшегося в каче­стве свидетеля, адвоката, к тому времени еще не остыл. 12 февраля 1894 года через агента сыскной полиции Красова, дававшего нам здесь свои показания, у Палем отобрали письма, ее собственные письма, писанные ей Александром Довнаром, и несколько писем к ней его матери, Шмидт. Представляю вам судить, господа присяж­ные, о значении подобного шага. Если мои письма «ровно ничего не доказывают», если мое дело правое, если я чист и прав, то пусть их читают хоть на площади. Чем больше людей их прочтет разом, тем быстрей разойдется молва о моей правоте. Казалось бы так. Стало быть, письма что-нибудь доказывали. Красов на что уж, кажется, человек по своей профессии притерпевшийся, а и тому было не­множко жутко исполнять поручение. Уж очень плакала, очень уби­валась Ольга Васильевна; она целовала письма Довнара и, рыдая, говорила: «И это она (разумея мать) у меня отнимает! ».

Живой обмен мыслей по поводу победы, столь блистательно и столь решительно одержанной над беззащитной женщиной, возник­ший тотчас в переписке между сыном и матерью, вам, наверное, присяжные заседатели, памятен: «судебно-полицейские» усилия, о которых столь демонстративно Довнар писал Шмидт, наконец, увенчались успехом. Возникал еще только вопрос, нельзя ли по­влиять и на Кандинского, чтобы он, со своей стороны, «поменьше давал денег Палем», в расчете, что при таких условиях она вынуж­дена будет «сойтись» с кем-нибудь, то есть попросту идти на содер­жание. С точки зрения матери, обменивающейся на счет этого заду­шевными своими мыслями с сыном, для окончательного «исхода де­ла» это было бы «самое полезное».

Шли при этом, впрочем, и более благодушные, под конец лишь несколько обострившиеся переговоры матери с сыном о том, не поднести ли столь успешно действовавшему адвокату сверх поло­женного ему вознаграждения еще какой-либо «приличный» пода­рок или хотя бы «сотню дорогих сигар». Практические соображе­ния Александры Шмидт, однако, и здесь взяли верх. Она находи­ла, что, во-первых, «Палем все-таки не выслали из Петербурга» и что, таким образом, высший результат ходатайства все же должен почитаться неосуществленным; во-вторых, что уплаченного деньга­ми гонорара, по ее мнению, вполне достаточно и что, наконец, в-третьих, она (в качестве тонкого знатока людских слабостей) знает отлично, что «эти господа» (то есть адвокаты) любят иногда щегольнуть великодушием, защищая дело «из одной только чести»... Адвокат, который вышеуказанным образом защищал дело Алек­сандра Довнара, по благородному убеждению его матушки, дейст­вовал главным образом «из чести». Он поквитался за это подарком и сигарами...