Речь по делу Ольги Палем
Адвокат Карабчевский Н. П.
Осенью 1889 года мы застаем Палем по-прежнему в Одессе, живущей в доме Вагнера, в том самом доме, где во дворе занимала квартиру семья Довнар, или (по второму мужу Александры Михайловны) Шмидт. Вследствие «малодушной щепетильности, из нежелания прослыть происхождения еврейского», как значится в отношении одесского градоначальника на имя С. — Петербургского градоначальника, затребовавшего в 1893 году (вследствие прошения Шмидт о высылке Палем из Петербурга) сведения о личности подсудимой, Палем в то время, с ведома местной полиции, называлась по фамилии своего крестного отца Ольгой Васильевной Поповой. Жизнь Поповой, или Палем, была в то время вся на виду у семейства Довнаров. Прислуга Шмидт, Шваркова, скоро с разрешения своей хозяйки перешла в услужение к Палем на лучшее жалованье. Благодаря молодости, красоте, независимому и самостоятельному образу жизни Ольги Васильевны, все в доме скоро на нее обратили внимание. И надо отметить, что это «общее внимание» было к ней в ту пору весьма благосклонным. Маленькие дети Шмидт подходили к балкону элегантной дамы и, называя ее «милой мадам Поповочкой», выпрашивали у нее сладости и игрушки.
Скоро познакомился с Ольгой Васильевной и Александр Довнар, в то время студент первого курса математического факультета, молодой человек 21 года. Он явился «с визитом», благодарить за внимание, оказанное его младшим братьям. Знакомство началось. Александр Довнар стал франтить и заботиться о своей наружности. Он подстриг себе каким-то особенным фасоном бороду и говорил товарищам, что «Ольге Васильевне так нравится лучше». У Ольги Васильевны была страсть, приобретенная ею еще в Крыму. Она до безумия любила лошадей и обожала верховую езду. Александр Довнар тотчас же почувствовал неодолимое влечение к манежу и выезженным под мундштук наемным скакунам. Осенью, когда стояли чудные, ласкаемые южным солнцем дни, они стали ездить за город. Мать Довнара, со всеми своими присными, выходила на крыльцо и любовалась, пока кавалькада во дворе готовилась к отъезду. «Затянутую в рюмочку», грациозную и изящную амазонку, вскакивавшую на лошадь в своем черном элегантном наряде, она приветствовала поощрительной улыбкой, обменивалась с ней несколькими фразами, провожала дружеским кивком головы. По замечанию свидетеля Иляшевского, местного околодочного надзирателя, на глазах которого все это происходило, Александра Михайловна Шмидт вообще всеми мерами «поощряла сближение своего сына с Палем».
Так прошло несколько месяцев. Наконец, однажды Александр Довнар, взволнованный, точно окрыленный какою-то неслыханной радостью, разыскивает своего приятеля Матеранского и изливается перед ним. До сих пор он знал только продажных женщин; наконец и у него — роман. Он старается казаться немножко равнодушным, немножко фатом, но из всех его молодых пор, помимо его воли, так и бьет живая и светлая радость «торжества любви». Начинается между приятелями обмен мыслей и под конец, по обычаю всех молодых людей, пикантное смакование подробностей. Сначала она его отвергла, даже «рассердилась», но он обнимал ее колена и... Конечно, он «вовсе ее не любит» (как же, не на таковского напала!); но она интересна, очень интересна... как женщина особенно... что-то удивительное... Притом, это ровно ничего ему не будет стоить. Во всяком случае, клад, сущий клад!
