Речь по делу Ольги Палем

Адвокат Карабчевский Н. П.

Самый треск двух эффектно и бесстрашно повторившихся от нажатия женской руки выстрелов мог бы, пожалуй, в глазах защиты кристаллизовать весь химический процесс любовно-трагического события чуть ли не в кристалл чистейшей воды. Можно было бы при этом сослаться, кстати, в смысле сочувственного подтверждения развиваемой тео­рии, на трепетные женские руки, тянувшиеся к больничной койке Палем, чтобы с благодарностью «пожать руку убийце». Вместе с защитой преступницы это было бы попутно и апологией преступле­ния. Свидетельствуя о значительной адвокатской близорукости, по­добная попытка навязать вам такое предвзятое положение должна была бы несомненно быть вами отвергнута с неподдельным негодо­ванием.

Но рядом с этим и всякая иная попытка провести вашим при­говором лишенный жизненной правды парадокс или сухой, мерт­венный шаблон, откуда бы такая попытка ни исходила, должна встретить с вашей стороны столь же решительное противодействие. Такой шаблон, совершенно равноценный первому, только что наме­ченному мной, здесь и пытались проводить. Не справляясь с фак­тами, мало того, — совершенно игнорируя их, пытались во что бы то ни стало идеализировать покойного Довнара, чтобы отстоять положение, что он явился жертвой, систематически затравленной Палем. И все это строилось исключительно на каком-то отвлечен­ном академическом положении, что он был еще в возрасте «учаще­гося», она же по метрическому свидетельству двумя годами старше его. Когда сталкивались с фактами весьма некрасивыми, не подле­жавшими фактическому опровержению, их старались обойти или устранить столь же академичными, лишенными всякой жизненной правды положениями.

Выяснилось целым рядом свидетельских показаний, что покой­ный, скромный и приличный на людях, не стеснялся в присутствии бесхитростной прислуги проявлять довольно жесткие черты своего характера. Иногда он избивал Палем до крови, до синяков, пуская при этом в ход швабру; однажды изломал на ней ножны своей ста­рой шашки студента-медика. Это отвергается, и какими же сообра­жениями? Довнар был, будто бы, для этого физически слишком слаб, как о том свидетельствуют два его друга-товарища: Панов и Матеранский. Пришлось прибегнуть к заключению врача-эксперта, производившего осмотр его трупа, для того, чтобы оградить пока­зания четырех свидетельниц, бывших в услужении Довнара и Па­дем (Садовской, Тютиной, Шварковой и Гусевой), от подозрения в лжесвидетельстве. Хотя, спрашивается, во имя чего и в чьих ин­тересах стали бы эти простые женщины сочинять небылицы и так грубо нарушать святость присяги? Эксперт удостоверил нам (то же самое подтверждает и медицинский акт осмотра трупа), что покой­ный Довнар, будучи умеренного телосложения, тем не менее был правильно развит, обладал нормальной физической силой, и гово­рить о его бессилии маневрировать шваброй или разбить в куски старые ножны грошовой шашки — наивно и смешно.

Та же прислуга удостоверила нам, что еще в 1892 году, в пе­риод совершенно мирного сожительства на одной квартире Довна­ра и Палем, Довнар после какого-то кутежа и ночи, проведенной вне дома, вскоре заболел таинственной болезнью. Он скрывал ее от Палем до тех пор, пока не заболела, наконец, и она. Тогда они оба стали лечиться. Этому не хотели верить. Искали косвенного опро­вержения этого обстоятельства в письме, представленном Матеранским, хотя, казалось бы, это письмо только подтверждало пра­вильность показания прислуги. И что же оказалось?