Речь по делу Ольги Палем

Адвокат Карабчевский Н. П.

Прочтенный перед вами обвинительный акт утверждает, со слов Довнара и Матеранского, что будто бы осталось невыяснен­ным, по какому именно случаю и каким путем эта карточка очу­тилась в неприглядном притоне падших созданий. Зародилось естественное подозрение: не имел ли оригинал непосредственной связи с названным постыдным убежищем? Что же оказалось на деле? Еще на предварительном следствии весь этот эпизод был, в сущности, выяснен сполна. Одесский фотограф Горелин и хозяй­ка убежища Эдельгейм раскрыли все обстоятельства, касающиеся злополучной фотографии Палем. И что же? Эти свидетели вызваны на суд только по ходатайству защиты. Без этой предосторожности указание обвинительного акта оставляло бы широкое поле догадкам. Свидетель Горелин выяснил, к какому именно времени относится его работа, и вместе с тем удостоверил, что фотография снята им с «по­рядочной женщины», с лично ему известной Палем. Свидетельни­ца Эдельгейм удостоверила, что эта карточка была подарена каким-то «мужчиной» одной из ее девиц, Ермолиной, большой любитель­нице красивых женских лиц и фотографий.

Если вспомнить при этом «розыски» Матеранского по прито­нам с целью выручить из беды своего «попавшегося в ловушку» то­варища, то нахождение именно им подобной фотографии в упо­мянутом притоне можно повернуть оружием против кого угодно, только не против Палем.

Нужно ли упоминать еще о всевозможных справках полиции одесского градоначальства, касавшихся все того же предмета? Отзыв получился, кажется, достаточно полный и достаточно благо­приятный для Палем. Припомните еще показание бывшего здесь свидетелем одесского полицейского пристава, Чабанова, и картина получится законченная. Он положительно отвергает всякую до­гадку, всякое предположение о подобной «карьере» Палем.

За что же, спрашивается, комок грязи так беспощадно пуб­лично брошен в лицо молодой женщины? Характеризуя прошлое подсудимой, товарищ прокурора нашел возможным выразиться, что оно так неприглядно и так позорно, что он спешит закрыть его «дымкой» из опасения оскорбить чье-либо нравственное чув­ство. Напрасные искусственные предосторожности! Эта «дымка» может иметь значение разве того куска флера, которым обыкновен­но пользуются для изумительных «чудес» черной магии. Там не­редко уверяют тоже, что именно под этим черным флером скрыто если не все, то, во всяком случае, нечто удивительное. Смело сры­вайте это таинственное покрывало — под ним не окажется ничего.

С этим вопросом раз и навсегда надо покончить и восстано­вить бесцеремонно и безжалостно поруганную честь женщины. Палем никогда не торговала своими ласками, никогда не была про­дажной женщиной, и вполне понятен тот протестующий, нерв­ный вопль ее, который раздался со скамьи подсудимых, когда чте­ние обвинительного акта впервые коснулось перед вами этого столь больного и вместе столь позорного для чести женщины ме­ста. В качестве подсудимой по настоящему делу она должна была незаслуженно вынести и это тяжелое оскорбление!

Идем далее. Если не «продажная», не «публичная», что нам, по-видимому, теперь готовы уступить, то во всяком случае «доступ­ная», «ходившая по рукам» и, если припомнить характеристику, сделанную двумя свидетелями, Матеранским и Милицером, — про­сто-напросто фривольная и «безнравственная» женщина. Так ли?