Речь по делу Ольги Палем

Адвокат Карабчевский Н. П.

Описание дела

Господа присяжные заседатели!

Менее года тому назад, 17 мая, в обстановке довольно специ­фической, с осложнениями в виде эсмарховской кружки на стене и распитой бутылки дешевого шампанского на столе, стряслось боль­шое зло. На грязный трактирный пол упал ничком убитый наповал молодой человек, подававший самые блестящие надежды на удач­ную карьеру, любимый семьей, уважаемый товарищами, здоровый и рассудительный, обещавший долгую и благополучную жизнь. Ря­дом с этим пошла по больничным и тюремным мытарствам еще мо­лодая, полная сил и жажды жизни женщина, тяжело раненная в грудь, теперь измученная нравственно и физически, ожидающая от вас решения своей участи. На протяжении какой-нибудь шальной секунды, отделившей два сухих коротких выстрела, уместилось столько зла, что немудрено, если из него выросло то «большое», всех интересующее дело, которое вы призваны теперь разрешить.

Представитель обвинения был прав, говоря, что наша работа, наши односторонние усилия выяснить перед вами истину есть толь­ко работа для вас вспомогательная, я бы сказал, работа черновая. От нее, как от черновых набросков, может не остаться никаких сле­дов в окончательном акте судейского творчества — в вашем приго­воре. Прокурор, ссылаясь на то, что это дело «большое», просил у вас напряжения всей вашей памяти; он рассчитывал, что в воспол­нение допущенных им фактических пробелов вы придете ему на по­мощь. Я вынужден рассчитывать на нечто большее. Это не только «большое дело» по обилию материала, подлежащего вашей оценке, оно, вместе с тем, очень сложное, очень тонкое и спорное дело. В нем много места для житейской и нравственной оценки подробно­стей, для психологического анализа характеров лиц и положений. Чем глубже станет проникать ваш разум, чем шире распахнется ва­ше сердце, тем ярче, тем светлее выступит в этом деле нужное и главное, что ляжет в основу не механической только работы вашей памяти, а творческой, сознательной духовной работы вашей судей­ской совести.

Для каждой творческой работы первое и главное условие — внутренняя свобода. Если предвзятые положения вами принесены уже на суд, моя работа будет бесплодна. Это предубеждение, враж­дебное судейскому убеждению, вызовет в вас только сухое раздра­жение против всего, что я скажу вам, против всего, что я могу сказать в качестве защитника Палем. Бесплодная и тяжкая работа! Она только измучает нас. Второе и главное условие правильности вашей судейской работы — осторожное, критическое отношение к материалу, подлежащему вашей оценке, — также будет вами забыто. Все заменит собой готовый шаблон, готовая схема предвзятых положений, которыми именно в деле, подобном настоящему, так со­блазнительно и так легко щегольнуть. Для этого не нужно ни на­пряжения ума, ни колебаний совести, не нужно даже детального изучения обстоятельств дела. Достаточно одной только самоуверен­ной смелости.

И в положении защитника сенсационно кровавого и вместе «любовного» дела, где фигурирует «покинутая», пожалуй, «оболь­щенная», пожалуй, «несчастная», во всяком случае «так много лю­бившая и так много страдавшая» женщина, — готовый шаблон, хо­дячее положение с некоторым расчетом на успех могли бы быть вы­двинуты перед вами. Защитительная речь могла бы явиться живо­писной иллюстрацией, вариацией на давно знакомую тему: «ей отпустится много за то, что она много любила! ».